Карин Федор Григорьевич

гвардии подпоручик (на момент генерального межевания) ^[2].

• д. Арсеньева, Болховский у., Орловская губ. (на момент генерального межевания состояло дворов 32, душ по ревизии 115 м.п., 131 ж.п.)^[2];

• пустошь Астраханова, Болховский у., Орловская губ. (на момент генерального межевания)^[2].

Орловская губ., Орловский у.:

• пустошь Посынкова, Орловский у., Орловская губ. (Совладелец: Лопухин Дмитрий Николаевич) (на момент генерального межевания)^[4];

• пустошь Завалье, Орловский у., Орловская губ. (Совладельцы: Хилков Григорий Александрович, Хилков Степан Александрович, Хилков Дмитрий Александрович, Хилкова Мария Александровна, Костомаров Николай Федорович, Костомаров Александр Федорович, Костомаров Сергей Федорович, Костомаров Петр Дмитриевич, Костомаров Иван Петрович, Костомаров Алексей Петрович, Костомарова Варвара Петровна, Костомарова Ирина Ивановна, Лукин Иван Гаврилович) (на момент генерального межевания)^[5].

Тульская губ., Каширский у. ^[1]

Сестра: Карина Вера Григорьевна ( в замужестве Хвостова).

Д. И. Хвостов писал о К.: «Он был известен по своему разуму, просвещению и оставил сочинения и переводы, свидетельствующие о его отличных дарованиях», но мало печатал свои труды, «боялся имени сочинителя, а паче стихотворца», хотя оказывал, по-видимому, большое влияние на литературное окружение как строгий критик, «неприступный страж красот и правил языка, ценитель строгий и справедливый». В 1769 К. издал в переводе с фр. «Рассуждение о добродетелях и награждениях, служащее последованием рассуждению о преступлениях и наказаниях» Д. Драгонетти. Перевод был сделан К. в связи с изданием «Наказа» Екатерины II и являлся как бы дополнением к той его части, которая была заимствована из труда Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях». К. посвятил перевод А. И. Бибикову, председателю Комиссии нового Уложения. Ему же К. «приписал» «Нравоучительные мнения, взятые из свойств Марии Владимировны, графини Салтыковой» (1770), написанные им по случаю ее смерти. В этом сочинении, представляющем собой описание характера и восхваляющем Салтыкову, содержатся некоторые сведения о литературных симпатиях К.: он упоминает о «пленяющем и великолепном остроумии г. Вольтера», «гремящем духе г. Ломоносова», «изобразительном живописании г. Брюйера» (Лабрюйера) и «оживляющей приятности слога и летучего разума г. Сумарокова». К. ратует здесь за беспристрастность литературной критики: «И тако должно должное должному отдавать <…>. Сие откроет средство каждому самого себя познавать и семя всякого пристрастия исторгнет, прервется стремление пустых и ложных сочинений, и воцарятся дельные». Кроме этих сочинений К. написал «несколько мелких стихотворений» (Новиков. Опыт словаря (1772)), видимо неопубликованных.

В «Слове на торжество мира с Портою Оттоманскою 1775 года, июля 10 дня» К. касается темы пугачевского бунта, восхваляя его усмирителей — А. И. Бибикова, П. И. Панина, А. М. Голицына и И. И. Михельсона.

В 1779 К. издал «Слово» Екатерине II на открытие Владимирского наместничества (18 дек. 1778).

К. выступал литературным приверженцем А. П. Сумарокова. В 1777 Н. П. Николев обратился к К. как блюстителю точности и правильности литературного языка со стихотворным «Письмом на преставление А. П. Сумарокова» (датировано 5 окт. 1777), видя в К. своего единомышленника. К. ответил на послание прозаическим «Письмом к Н. П. Николеву о преобразителях российского языка на случай преставления А. П. Сумарокова» (1778), своего рода теоретическим трактатом о путях развития рус. литературного языка. К. пишет: «Хотя всякого сочинения первое достоинство ясность, однако многие пленяются пухлым, перепутанным и совсем отменным от вольной речи слогом, для того только, что непонятен <…>. Для высокой мысли не всегда потребен высокий слог <…>. Полагая ясность главною слова изящностью, должно в нем избегать не только темноты, происходящей от несвойственного сложения речи, но и всего того, что от времени, или от измены в разговоре, или от чего другого делается непонятным». Отмечая противостояние общерус. языка церковнослав., К. выступает в защиту первого: «Ужасная разность между нашим языком и славянским, происшедшая почти во всех частях его речи <…> часто пресекает у нас способы изъясняться на нем с тою вольностию, которая одна оживляет красноречие и которая приобретается не иным чем, как ежедневным разговором. <…> Правила каждого языка производятся из его свойства, а перемены его из употребления разговорного…».

Далее К. говорит о Феофане Прокоповиче, Ломоносове, Сумарокове, сравнивая их с садовниками, обновившими «молодым прививком» «старое дерево» языка: «Они, не переменяя его естества, но почерпая в одном <славянском> пристойные нам, а во другом <русском> собственные красоты и очистив его от гречества, латинства и всего ему несвойственного, произвели способное и богатое слово». К. явился в своих теоретических взглядах предшественником карамзинистов и последователем первых рус. грамматистов (В. Е. Адодурова, раннего В. К. Тредиаковского), считавших, что в рус. литературном языке должна преобладать ориентация на «общее употребление», на разговорную речь. По свидетельству Евгения Болховитинова, К. написал также «Российскую грамматику»; Хвостов указывает, что отрывок из нее хранился у дочери К., П. Ф. Авдулиной. К. был активной фигурой в культурной жизни и значение его в ней определяется не только его литературным наследием. В письме к Николеву от 2 авг. 1781 из Москвы, написанном сразу после приезда из Петербурга, он сообщал московским друзьям со ссылкой на И. А. Дмитревского театральные новости и информировал их о событиях в петербургских литературных кругах (см.: XVIII век. М.; Л., 1958. Сб. 3. С. 513). К. живо интересовался драматургией. В 1785 К. напечатал перевод фр. комедии в 5-ти актах «Фанелия, или Заблуждение от любви». Постановка «Фанелии» на сцене не состоялась, т. к. К. предъявил очень строгие требования к исполнителю главной роли. По словам Глинки, К. перевел «Ифигению» Ж. Расина стихами. Этот перевод неизвестен (изданный в 1796 пер. «Ифигении», видимо, принадлежит Д. И. Хвостову).

К концу жизни состарившийся и больной подагрой К., несмотря на житейские неурядицы (резко ухудшились его хозяйственные дела, вологодское имение его попало под опеку (в числе опекунов был Ю. А. Нелединский-Мелецкий)), не утратил интереса к литературе. У него была хорошая библиотека. Его посещали Николев, И. А. Крылов. В доме К. нашел приют бедствующий Е. И. Костров. По воспоминаниям М. Н. Макарова, «кроме Кострова, еще двое, трое, а может быть, и более, молодых людей, посвятивших себя литературе, жили, так сказать, не только на содержании, но даже и на мыслях К.». В 1798 К. переводил для Е. Сандуновой оперу «Медея»; в связи с этим он познакомился с композитором и музыкантом Д. Н. Кашиным, крепостным Г. И. Бибикова, и содействовал получению им «вольной» (1799).

По словам Д. И. Хвостова, после К. остался ненапечатанным полный перевод похвальных слов А.-Л. Тома. О поэтических произведениях К. почти ничего неизвестно. По свидетельству Н. Е. Струйского (см.: Струйский Н. Соч. СПб., 1790. Т. 1. С. 190), не слишком достоверному (см. Дружеруков), К. принадлежит псевдоним «Алексей Дружеруков», которым подписано стихотворение «Разговор в царстве мертвых Ломоносова с Сумароковым» (1777, переизд. 1787 и 1789). Прошедшие через московскую цензуру в 1797—1798 как сочинения К. издания «Песня. Люблю», «Разные песни», «Три песни», «Продолжение разных песен, сочинение порутчиков Ф. Карина, С. Глинки и титулярного советника Н. Шатрова», а также сб. «Песни Алексея Дружерукова» (1777) не обнаружены.

Лит.: Хвостов Д. И. Полн. собр. стихотворений. СПб., 1828. Т. 1; Макаров М. Н. Карин и Костров: (Зап. прежних лет) // Маяк. 1840. Ч. 4; Глинка С. Н. Зап. М., 1863; Лонгинов М. Н. Биогр. сведения о рус. писателях XVIII в. и библиогр. указания на их сочинения // Pуc. старина. 1870. № 7; Баранов П. И. Опись высочайшим указам и повелениям, хранящимся в С.-Петербургском сенатском арх. СПб., 1878. Т. 3; Сенатский арх. СПб., 1888. Т. 1; Саитов В. И. Ф. Г. Карин, один из малоизв. писателей 2-й пол. XVIII в. СПб., 1893; Степанов В. П. К биографии Ф. Г. Карина // Рус. лит. 1990. № 4.

О. Я. Лейбман ^[7]

2. Экономические примечания города Орла - полные (пока в вордовском формате) // РГАДА. Ф. 1355. Оп. 1. Д. 67/1009. Л. 19об.: "[Номер по генеральному плану] 81. [В которой части плана] – 1. [Звание дач и владелцов] пустош Посынкова статскаго советника Дмитрия Николаевича Лопухина и порутчика Федора Григорьева сына Карина. [Пашни]: [Десятины] – 224. [Сенных покосов]: [Десятины] – 5, [Сажени] – 1877. [Лесу]: [Десятины] – 6. [Неудобных мест]: [Десятины] – 4, [Сажени] – 1441. [Итого]: [Десятины] – 240, [Сажени] – 918. [Краткое экономическое примечание]: речки Неполоди, верха Сторожеваго и безымяннаго отвершка на левой, а верха Сухова на правой и по обеим сторонам безымяннаго отвершка. Грунт земли сероглинистой. Хлеб и сенакосы средственны. Лес дровяной".

3. Экономические примечания города Орла - полные (пока в вордовском формате) // РГАДА. Ф. 1355. Оп. 1. Д. 67/1009. Л. 35-35об.: "[Номер по генеральному плану] 185. [В которой части плана] – 1. [Звание дач и владелцов] пустош Завалье малолетных помещиков князей Григорья, Степана, Дмитрия и княжны Марьи Александровых детей Хилковых; порутчика Федора Григорьева сына Карина; капитанов Николая, Александр, // унтер-афицера Сергея Федоровых, подпорутчика Петра Дмитриева, помещиков Ивана, Алексея, девицы Варвары Петровых, майорши Ирины Ивановой детей Костомаровых; помещика Ивана Гаврилова сына Лукина и однадворцов. [Пашни]: [Десятины] – 73, [Сажени] – 1153. [Сенных покосов]: [Сажени] – 1769. [Лесу]: [Десятины] – 14, [Сажени] – 190. [Неудобных мест]: [Десятины] – 11, [Сажени] – 1130. [Итого]: [Десятины] – 99, [Сажени] – 1842. // [Краткое экономическое примечание]: по обеим сторонам отвершка Неполоцкаго и при большой из Орла в город Болхов дороги. // Грунт земли иловатой с песком. Урожай хлеба и травы средственной. Лес дровяной".