Голохвастов Павел Иванович

До того, как Покровское-Рубцово было куплено Зинаидой Морозовой, история его была довольно затейлива. Но начнем, как говорили древние латиняне, "ab ovo", что значит - с яйца, то есть с самого начала.

Земли престижного Звенигородского уезда всегда привлекали своей живописностью. С постройкой железных дорог в конце XIX века подмосковные местности стали рекогносцировать поновому. Так появилось "Рижское направление", то есть земли вдоль полотна Московско-Виндавской (теперь Рижской) железной дороги. На Рижском направлении имеются подлинные архитектурные достопримечательности - Архангельское, Николо-Урюпино, а далее Новый Иерусалим и Волоколамск. Лесистые и обрывистые берега речек Истры, Малой Истры, Баньки и Синички вдохновили многих русских художников-пейзажистов, включая Левитана. Таким образом, можно представить, что для владельцев недвижимости "по Рижскому направлению" уже само путешествие в свои вотчины было ликующей увертюрой к радостям отдыха.

Село Рубцово было известно с XVI века. В конце XVII века владельцами его стали Нащокины, и по заказу одного из них - Николая Михайловича - в 1745-1748 годах была построена в стиле барокко церковь Покрова Богородицы, после чего к названию села Рубцово прибавилось звучное имя "Покровское". Вскоре рядом с селом возникла усадьба. На момент Генерального межевания в 1760-е годы в усадьбе имелись: каменный господский дом со службами, два сада регулярных, конский завод с "немецкими и аглицкими" лошадьми, мельница и маслобойня.

От Нащокиных имение перешло в собственность родов Голохвастовых и Змеевых, а в 1786 году целиком попало в руки Павла Ивановича Голохвастова, который был "угрюмый, скупой, но чрезвычайно честный и деловой человек", "старинный столбовой и очень богатый русский барин".

Дворянский род Голохвастовых, несмотря на комичность фамильного имени (слово "голохваст" означает бахвала, хвастуна, пускающего пыль в глаза), был известен с XIV века, по преданию происходил из Литвы и дал России немало ярких личностей - государственных людей и писателей.

Павел Иванович Голохвастов благоустроил усадьбу. В гости часто наведывались родственники. Племянник жены Голохвастова, знаменитый публицист Александр Герцен писал в своих мемуарах "Былое и думы", что его возили погостить в Покровское-Рубцово с младенчества: "Небольшое село из каких-нибудь двадцати или двадцати пяти дворов стояло в некотором расстоянии от довольно большого господского дома. С одной стороны был расчищенный и обнесенный решеткой полукруглый луг, с другой - вид на запруженную речку ... Дом (...) был очень хорош: высокие комнаты, большие окна и с обеих сторон сени вроде террас. Он был построен из отборных толстых бревен, ничем не покрытых ни снаружи, ни внутри, и только проконопаченных паклей и мхом. Стены эти пахли смолой, выступавшей тамсям янтарным потом". Трепетная природа Покровского-Рубцова будоражила душу Герцена еще долго. Прожив больше 15 лет в Лондоне, Герцен вспоминал "дубравный шум, беспрерывное жужжание мух, пчел, шмелей... и этот травянолесной запах, насыщенный растительными испарениями, листом, а не цветами... которого я так жадно искал и в Италии, и в Англии, и весной, и жарким летом и почти никогда не находил". И не мудрено - запахи нашего детства остаются в самом детстве. Но тем, кто рос в Подмосковье - не надо разъяснять, о чем хотел сказать Герцен. Собственно, и жить за городом горожане рвутся во многом из-за этого импрессионизма, пытаясь ощутить вновь и вновь свое сродство с природой.

Когда Павел Иванович Голохвастов умер, то в 1822 году его сын Дмитрий Павлович получил Покровское с окрестными деревнями и 254 души крестьян. Площадь имения была серьезной - 660 десятин, или посовременному, 600 гектаров. Из них 13 гектаров было собственно под усадьбой (барским домом, хозяйственными постройками, фруктовым садом и огородами), 83 гектара под пашней, 29 - под сенокосами, 54 - под пастбищами и 400 под лесами и кустарниками.

Дмитрий Павлович Голохвастов имел представительную наружность, по словам своего кузена Герцена, был "блондин с британски-рыжеватым оттенком, с светло-серыми глазами, которые он любил щурить и которые говорили о невозмущаемом штиле души". Его гувернер француз Маршаль считал его лучшим учеником, мать - лучшим сыном, дядя - лучшим племянником, а начальник - лучшим чиновником.

Человек он был, с одной стороны, вострый умом, интеллектуал - начинал государственную службу в коллегии иностранных дел и закончил на высоком посту попечителя московского учебного округа. С другой стороны, писательствовал в свободное от службы время - сочинял исторические опусы да баловался критическими статьями. Фантазия его, стало быть, была чрезмерно развита.

Этот "фантазийный" настрой сказался на судьбе имения. Д.П. Голохвастов как-то поехал за границу, посетил Лондон и Париж. И всё-то он подмечал и запоминал - ведь, русский человек быстро восприимчив к хорошему. Его наблюдения за европейской жизнью быстро привели к мысли, что наше российское житье-бытье неплохо бы окультурить и подтянуть к цивилизованным стандартам. Деньги у Голохвастова имелись, и он начал техническую революцию со своей усадьбы.

Классический стиль английских поместий с идеальными газонами, регулярными парками и атмосферой покоя и благоденствия стал путеводной звездой для Голохвастова. Современник писал, что Д.П. Голохвастов вернулся из заграницы "вооруженный планами девонширских ферм и корнвельского конского завода (английские графства Девоншир и Корнуолл славились образцовой постановкой агрикультуры - Е.С., Г.У.) в сопровождении английского берейтора и двух огромных породистых ньюфаундлендских собак, с длинной шерстью, с перепонками на лапах и одаренных невероятной глупостью. Морем плыли сеяльные и веяльные машины, необыкновенные плуги и модели всяких агрономических затей". Короче, хозяйство в Покровском-Рубцове быстро перевели на заграничный лад, и владелец показывал гостям поля, засеянные клевером, конский завод, сельскохозяйственные машины и водоподъемник на пруду.

Соседи дивились, делали из посещения Покровского-Рубцова своеобразный аттракцион, но следовать примеру Голохвастова никто не спешил.

Англомания Голохвастова получила наивысший градус в обожании племенного скакуна по прозвищу Бычок - "первейший рысак по бегу, красоте, мышцам и копытам не только Москвы, но и всей России". Он обожал Бычка наравне со своими детьми. Англомания Голохвастова проявилась и в том, что подобно английским помещикам, у которых на стенах висели изображения коров-медалисток и хряков-призеров местных сельскохозяйственных выставок, Дмитрий Павлович украсил свой домашний кабинет портретами Бычка, писанных маслом и акварелью - "Бычок был представлен в разных моментах своей блестящей жизни: в стойле, где он провел свою юность, в поле - свободный, с небольшой уздечкой; наконец, заложенный едва видимой невесомой упряжью в крошечную коробочку на полозьях, и возле него кучер в бархатной шапке, в синем кафтане". В особой стеклянной витрине в кабинете Голохвастова стояли серебряные кубки работы знаменитой фирмы Сазикова - эти кубки знаменовали успехи Бычка на скачках.

С 1849 года, когда Дмитрий Павлович умер, усадьбой 40 лет владел его сын Дмитрий. Он был Звенигородским уездным предводителем дворянства. В имении велось большое хозяйственное строительство. В 1890 г. после его смерти усадьба стала хиреть. Частями ее стали сдавать в аренду. В 1891 году управляющий предлагал ее купить под психиатрическую больницу Московскому губернскому земству. Земство долго не могло решиться на покупку. ...Продав угодья и оставив себе только усадебную часть прежнего поместья (литературоведы считают, что именно наблюдения за покупкой Покровского-Рубцова вдохновили Чехова на создание "Вишневого сада"), Зинаида взялась за реконструкцию двухэтажного усадебного дома, выстроенного еще в конце XVIII века. В уединенном Покровском она попала под влияние его величественных коринфских колонн, классических пропорций здания, старинного регулярного парка, "английского" стиля служб и конного двора. Сам облик старого имения требовал следовать традициям. А если их не было, их искусственно создавали. ^[1]